Грустные сказки
Техпомощь
Восточное шоссе, столкновение, тяжелые травмы капота, открытые переломы рессор…
Тридцать первый рванулся вперед. Бампер обдали холодные брызги. Дождь.
Нужно спешить. Чтобы успеть. Чтобы не осиротел гаражный бокс. Чтобы не выли охрипшими от горя клаксонами близкие. Чтобы не вздыхали соседи, утирая слезинки с фар:
– И ведь всегда, если лужа где, так скорость сбросит. А как у гаража стоит, так, обязательно движок заглушит. Хороший был машин.
Скорее, нужно успеть. Вот и улица. Время мигалку с сиреной включить.
Машины послушно жмутся вправо. Еще бы! Видят ведь, кто едет. Что же тут говорить-то? А если у тебя завтра такое? И будешь лежать, корчась от боли, в вонючем кювете, в лужах бензина. И будешь ждать, будешь считать секунды, до боли вслушиваясь в ночную тишину, чтобы услышать далекий вой сирены.
И будешь знать, что где-то там, в огромном городе мчится к тебе маленькая машинка. К тебе. Не за зимней резиной, не за распредвалом, а к тебе. Мчится, чтобы спасти.
И спасет. Обдаст пенной струей из огнетушителя, чтобы заглушить жгучую боль под капотом. И будет, кряхтя от натуги, окутываясь едким дымом и дрожа от напряжения, тащить из кювета. А потом взвалит на себя и, забыв о собственных рессорах, потащит в автоцентр. И будет ворчать всю дорогу:
– Чего ты, дурачок? Еще всех нас переживешь. Еще брюшко не поржавело, а ты уж помирать надумал. Ты знаешь, какие у нас мастера? Золотые руки!
Спасибо, спасибо тебе. Хотя оба знают, что «золотым рукам» надо заплатить. И заплатить много. И, может быть, завтра жена бросится продавать гараж. И будет потом спать под брезентом, дрожа от холода.
Это будет завтра. А сегодня тридцать первому нужно просто успеть. Не думая ни о чем больше. А ведь тоже в боку что-то закололо. Просквозило, видать. Гаража-то нет. Просто место во дворе автоцентра, рядом со всяким хламом. А пробеги? А нагрузки? Не живут долго техпомощи. Но возле их кладбища все машины дают долгие надсадные гудки. И вспоминают:
– Меня сорок шестой обгорелого до автоцентра дотянул. А сам, гляжу, еле на колесах стоит…
– А мне двадцать третий свой бензин отдал…
– А помнишь, семьдесят пятый по вызову шел и на гололеде в поворот не вписался? Так передать-таки успел, чтобы другую машину выслали…
В общем, не машина тот, кто не пропустит техпомощь с сиреной.
Тридцать первый мчался по скользкому от дождя ночному шоссе. Машины сбрасывали скорость и послушно отжимали вправо, подмигивая:
– Жми, брат, давай!
Впереди показался черный мерседес. Идет посередине. Встречное движение. Не обойти. Что ж ты не пропускаешь? Не слышишь сирены, что ли? Не видишь, что не на автодром кольца накручивать я еду? Не обойти.
Тридцать первый тыкался вправо и влево радиатором. Сирена кричала так, что щемило цилиндры.
Две недели назад он тоже примчался спасать. А спасать-то было уже почти и некого. Обгоревший старенький «Москвич» лежал на боку, судорожно поджав под себя колеса, и глухо ухал от нестерпимой боли. Его толкнули, сбили в кювет и уехали. А он горел, горел долго… Он был одним из тех немногих, кого тридцать первый не успел довезти до автоцентра… Он всех их помнит. Всех!
А вечером он выехал из гаража… Они стояли в стороне, в темном углу двора: «Жигули» с треснувшим лобовым стеклом и потрепанный «Запорожец».
– Мастер, – прошептали они, – он будет жить?
Они еще не знали. Ой, никогда б ему не видеть тех фар. Да не мастер он, а техпомощь. Всего лишь техпомощь!
Видел он потом того, который уехал. Глянцевый, черный… Такие не мерзнут зимой во дворах, не мечтают о новой резине, как о счастье божественном. Таким все дается сразу, с конвейера. Крыло он, вишь, помял. Да что ему крыло. У таких спецбокс в каждом автоцентре. И ком стоял в карбюраторе. И хотелось крикнуть:
– Что ж ты уехал? Как же? Ведь восемь колес лучше четырех. А два огнетушителя мощнее одного!
Черный, глянцевый… Такой же, как тот, что идет сейчас впереди и не пропускает. Как похожи. Впрочем, они все на один капот. Их разве что по номерам в техпаспортах и отличишь.
Сирена выла, почти обезумев от горя:
– Пропусти!
Неужели опять придется мямлить, уткнувшись носом в стену и сдавливая слезы:
– Мы сделали все, что могли…
И слышать в ответ скребущий кашель ржавого стартера? Мы сделали все, что могли? Да не все ведь. Эх, пропадай мои бока.
Ветер сдул с фар последние слезинки.
Руль влево. Газ. Руль вправо… Мерседес отлетел к обочине.
Теперь главное – успеть! Пара сияющих от радости желтых фар стоит помятого бока.
Клятва старейшин
Это было давно. В те времена, когда люди еще умели держать свое слово.
Именно тогда в покоренном Уэльсе в очередной раз вспыхнуло восстание. Английский наместник был убит, его английская охрана частично тоже убита, частично рассеяна по лесам. Повсюду происходили грабежи и разбой. Повсюду самыми скверными валлийскими словами открыто поносили Англию. В общем, была смута.
Ричард Львиное Сердце, правивший в те времена Англией, стал снаряжать армию в поход, дабы пресечь глумление вассалов и показать, кто хозяин на острове. И уже несколько месяцев спустя гвардейцы короля с боями взяли столицу Уэльса город Кардифф, истребили измену и создали реальные трудности для публичного поношения Англии и ее народа. Въехав в Кардифф, Ричард опять провозгласил мятежный Уэльс частью своего великого королевства.
Однако волнения, смятения и беспорядки по всему Уэльсу не прекращались. Повсюду было брожение умов, которое вылилось в некую делегацию старейшин, которые пришли к Ричарду и сказали приблизительно следующее: нет, они отнюдь не против протектората Англии, боже сохрани, вовсе это не так. Однако, добавили старейшины, есть одно «но», которое все портит. Уж очень оскорбительно для Уэльса иметь английского наместника. Вот если бы наместник был избран из числа местных жителей, которые, безусловно, они это подчеркивают, полностью преданы английской короне в целом и Ричарду лично, то они, в свою очередь, гарантировали бы Его Величеству полную лояльность Уэльса на все времена. В противном же случае, как они опасаются, английской армии и Ричарду надолго придется задержаться в Уэльсе, гоняясь по лесам за мятежниками и кидаясь из города в город, подавляя восстания. А ведь у столь великого короля полно гораздо более важных государственных дел на родине.
О, эти старейшины были очень хитры! Они прекрасно понимали, что, если наместником в Уэльсе будет их человек, они очень скоро смогут свести власть Англии к чистому пустяку. А кроме того, найдут средства для создания крепкого ополчения прямо под носом у Львиного Сердца.
И тогда Ричард, обдумав и взвесив все, торжественно поклялся старейшинам, что наместником будет назначен человек, который, во-первых, родился в Уэльсе, во-вторых, вообще никогда не был в Англии и, в-третьих, который даже ни слова не говорит по-английски. Старейшины, приведенные в восторг, дали Ричарду клятву в безоговорочной преданности и верности Уэльса английской короне на вечные времена. С тем и разошлись.
Да, это были древние времена, когда люди умели держать свое слово. И уж подавно умели исполнять клятвы короли. Ричард выполнил обещание и назначил наместником в Уэльсе… своего двухмесячного сына. Он действительно родился в Уэльсе в обозе английской королевской армии. Он действительно никогда не был в Англии. И он действительно ни слова не говорил по-английски. Он, правда, ни слова не говорил и по-валлийски, но это уже было неважно.
Это были такие давние времена, когда свои обещания выполняли не только короли. Старейшины тоже умели держать слово. Уэльс навсегда смирился со своей участью.
История хрустального человека
Жил-был хрустальный человек. Сначала он был просто хрустальным ребенком. Абсолютно прозрачным, искрящимся на солнце хрустальным ребенком. А потом его украли. Папа и мама обегали полдеревни и нашли его, когда какой-то пьяница пытался сдать его как стеклотару.
Когда он подрос, то пошел в школу. Там его дразнили «стекляшкой» и один раз чуть не разбили. Потом он вырос. И стало еще хуже. Родители его умерли. А больше хрустального человека никто не любил.
– Он колдун, это точно, – говорили братья Бубатовы.
– Хуже, гораздо хуже, – вторил им Петр Вздобский, – он маньяк и убийца. У меня нюх на это дело.
– Какой там маньяк! – ржала в ответ бабка Новодомнова. – Он просто иностранный шпион.
– Креста на нем нет, – ревела Марина Полоухина.
Так жизнь и шла.
А однажды в деревне объявился ничейный щенок – беленький такой. И никто его к себе не взял. Мыкался он по помойкам. По правде сказать, Хрусталю его тоже брать не хотелось. Но сердцем он оказался мягче других и голодного сироту пожалел. Так вот щенок у него и поселился. И начал Хрусталь его выгуливать.
Но только люди скоро стали подмечать, что щеночек какой-то гаденький попался.
– Он колдун, – заявили о щенке братья Бубатовы.
– ??
– Мы точно знаем, – добавили они уже менее уверенно.
Но тут их все же не поддержали.
Факт, правда, оставался фактом: то ли Хрусталь был виноват, то ли зародился щенок уродом, но чем больше он рос, тем прозрачней становился. Так что через годок Хрусталь таскал за собой на поводке здоровенного прозрачного пса.
– Дурак дурака видит издалека, – говорили о них односельчане.
А время шло. И дела в деревне шли все хуже и хуже. То посеять забудут, то вспахать. То зима как-то некстати нагрянет, когда уже и не ждали.
– Кто-то в этом определенно виноват, – стали перешептываться люди, – это порча.
Решили собрать собрание, но Хрусталя на него не позвали.
– Кто виноват и что делать? – вопросил председательствующий.
– Хрустальный человек все гадит, – выдохнул, как единое существо, зал, – отвлекает всех от дел самим фактом своего существования. Надо его изгнать.
– По закону мы с ним ничего сделать не можем, – грустно сказал председательствующий, – так что придется идти окольными путями.
– Сделаем! – рявкнули братья Бубатовы, Петр Вздобский и бабка Новодомнова.
– Значит, чтоб завтра его здесь не было, – подытожил председательствующий.
На том и порешили.
– Мое вам благословение, – напутствовала их Марина Полоухина.
Поздно вечером в дом к Хрусталю заявилась вся компания.
– Поговорить надо, – заорали с порога братья Бубатовы, хмуро косясь на огромного прозрачного пса, сидящего на тюфяке в прихожей, – запри кобеля своего.
Хрустальный человек запер собаку в задней комнате и вернулся к визитерам.
– Чего надо, соседи? – спросил он.
– Гнать тебя пришли из деревни, – заявила бабка Новодомнова. – В общем, проваливай-ка ты отсюда навсегда.
– А иначе мы тебе хрусталь-то разобьем, – добавили братья Бубатовы и Петр Вздобский.
С этими словами схватили они Хрусталя, вытащили из дома и потащили по дороге, что вела к оврагу. Когда они спустились туда, сзади послышался топот. И на гребне оврага появилась тень, которая спустя мгновенье уже стояла рядом с хрустальным человеком. Да, это был его прозрачный пес. Собачье сердце чутко на беду. Не лежалось псу дома в задней комнате. Вскочил он, вышиб с маху дверь и кинулся вдогонку.
– Правильно, – сказали братья Бубатовы, – и свою хрустальную собаку забирай.
– А она у меня не хрустальная, – с гордостью улыбнулся хрустальный человек, почесав собаку за ухом, – она у меня алмазная. Так что, мужики, пойдемте-ка мы обратно.
Утром братья Бубатовы, Петр Вздобский и бабка Новодомнова вернулись в деревню понурые и покусанные. А жизнь хрустального человека с тех пор наладилась. Односельчане стали его любить и уважать. И только самым достойным разрешалось угостить парной телятиной его алмазную собачку.
– Какой же он колдун? – удивлялись братья Бубатовы. – Он же свой в доску!
– Точно, точно, – вторил им Петр Вздобский, – таких замечательных людей еще поискать.
Ну а бабка Новодомнова ничего не говорила, а лишь смотрела на Хрусталя преданным взглядом. На собраниях хрустальный человек стал председательствующим. Его боготворили все. Но больше всего удивила земляков Марина Полоухина. Увидав как-то хрустального человека на улице, она бухнулась перед ним на колени в самую грязь и завыла, омываясь слезами счастья:
– Спаситель наш. Спаситель. Дождались. Свершилось. Дождались.
Такая вот история хрустального человека.
Выбор каждого
Молодого человека остановил на пыльной и душной улице старик. Он попросил помочь ему отнести крест на кладбище, которое находилось за городом. Там была могила без креста. И старику очень хотелось исправить эту несправедливость. Молодому человеку совсем не хотелось идти на кладбище. Но старик был слаб и дряхл. И отказать ему было неудобно. Поэтому молодой человек нехотя согласился.
Старик привел его в огромный, сумрачный и прохладный зал с бесчисленными колоннами. Границы зала терялись в полумраке. Насколько хватало глаз, уставлен он был крестами, бесчисленными крестами, тысячами крестов. Кресты стояли на полу, лежали грудами подле колонн, кресты были прислонены к стенам и висели на них неровными рядами, кресты свешивались с потолка. Шагу нельзя было ступить, чтобы не дотронуться до одного из этих крестов.
Здесь были огромные мраморные и гранитные кресты, были чугунные литые и кованые стальные. Здесь были массивные дубовые кресты и кресты полегче, из липы. Здесь были кресты бронзовые и медные, кресты большие и поменьше. Здесь были совсем маленькие крестики. Здесь были кресты безо всяких украшений, а были и украшенные драгоценными и полудрагоценными камнями. Были кресты, стоившие грош, а были и такие, которые составляли целое состояние.
Молодой человек ошеломленно оглядывал это царство крестов, когда старик сказал за спиной его:
– Мне все равно, какой крест будет над той могилой. Выбери сам.
А так как молодой человек был ленив, то, представив себя бредущим с этим крестом по жаркой дороге за город на кладбище, он выбрал самый маленький и легонький крестик.
– Вот, этот я выбираю, – сказал он, обернувшись к старику.
– Ну что ж, – ответил ему старик, – ты выбрал свой.
И исчез старик, и исчез огромный зал с колоннами и мириадами крестов, и остался молодой человек один на долгой, тяжкой и пыльной дороге жизни с тем маленьким крестиком, который и пронес он к своей собственной могиле. И воздалось ему в конце пути по бремени его.
Герой
В тот день в стране стало на одну звезду больше. Ему как раз стукнуло семьдесят пять.
– Герой! – поздравляли Его вечером Жена Его Ближнего, сам Его Ближний, Его собственная жена, дети, внуки.
Поднимая третью рюмку коньяка, Он вдруг почувствовал тянущую боль в левом плече. Скорая. Реанимационная палата. Разводящие руками хмурые врачи.
В ту ночь на небе стало на одну звезду меньше. Чумазый ангел, весь в копоти и саже, устало вздохнув, накинул на нее колпачок.
В то утро Он видел над собой огромную хрустальную люстру, сияющую, как мириады звезд.
– Если упадет, то конец, – думал Он. – Впрочем, какой тебе теперь конец? А страшновато все-таки. Скорее бы уже. Что? Супруга идет. Целует в лоб. Тьфу, пакость. Если и дети с внуками слюнявиться начнут, то хоть и не умирал бы. Скорее, скорее. Ну вот, слава богу, несут.
Крышка гроба мягкой черной тенью накрыла его, избавив от слюнявых родственников, слепящего света люстры и какого-то неприятного раздражения.
– Спокойнее, спокойнее, скоро ты пристанешь… привстанешь… предстанешь перед Ним, – бормотал Он. – Страшно. Хотя ты и не такое начальство видел. Сколькими хлебами Он там всех накормил? А Он рассчитал, как ты, прожиточный минимум, за который только хлеб и купишь? Вот это было чудо. Э, друг, ты что? Не богохульствуй. Не время. О душе пора подумать. О душе? А ты сам-то теперь душа и есть. Скоро на небесах будешь. Заслужил. Вот и медали с орденами в гроб положили. Не зря же. А все-таки. А что, если? Да нет. Все ведь путем было. Постой, а ведь заповеди у Него там какие-то были? Вроде анкеты для загранпаспорта. Там все чисто должно быть, без помарок. А что там в тех заповедях?
– Не убий, – сказал у Него в голове чей-то незнакомый голос.
– Не убивал.
– Не укради.
– Не крал.
– Не крал?
– Нет, они сами давали.
– Не возжелай жены ближнего своего.
– Не возжелал. Она меня сама возжелала. Конечно, когда я очередную должность получил, меня бы любая возжелала. Вот она за это и получит свое. А я ей туда амброзии пошлю. Ладно, чего там дальше? Не обидь, что ли, кого-то там? Да кого я мог обидеть? Кого я вообще видел из своей служебной машины, чтобы обидеть? Так что все нормально. Как надо. Ну вот, кажется, приехали.
Он вышел из гроба. К Нему подошел служка в плаще с капюшоном.
– А грязненький плащик-то, – подумал Он, а вслух добавил: – Ну, веди меня к Нему.
– К кому «к нему»? Мессир таких не принимает. Мы уж сразу к смоляной баньке проследуем, – осклабился мелкими желтыми зубками служка, цокнув копытцем и злобно помахав хвостиком…
Новый наряд короля
Жил-был король. У него было все, что обыкновенно бывает нужно царственной особе: народ ликовал при его появлении, царедворцы изгибали спины дугой под его взглядом, а каждой весной он устраивал великолепный праздник с цветами, плясками и зваными приемами.
Как раз накануне одного из таких праздников король отправился к себе в гардеробную, чтобы выбрать костюм, достойный прикрывать в этом году его царственное тело, и с ужасом обнаружил, что ему решительно нечего надеть: все старо, скучно и неоригинально.
– А позвать-ка сюда портных! – крикнул король пажу.
– Портных Его Величеству! – заверещал паж охране в соседних покоях.
Через полтора часа во дворец доставили двух самых модных на то время в королевстве портных – мсье Жака и мсье Люка.
– Господа, мне что-нибудь такое, знаете ли, оригинальное, не для дураков, – рассуждал король, пока мсье Жак и мсье Люк ползали вокруг него на коленках, снимая царственные мерки.
– Конечно, Ваше Величество, – ответили портные, записав все королевские размеры и пожелания в маленькие блокнотики, – будет исполнено.
– Не для дураков, – задумчиво бормотали мсье Жак и мсье Люк, раскладывая штуки роскошных тканей у себя в мастерской, – значит, не для дураков.
Нелегкая задача была поставлена перед ними. Но мсье Жак и мсье Люк недаром слыли мастерами своего дела. Сделав все возможное, примешав к нему добрую столовую ложку невозможного и чуть-чуть поколдовав при этом над выкройками, они умудрились соорудить королю костюм в самом прямом смысле не для дураков. Дураки просто-напросто не могли его видеть.
Первым удивился подмастерье, который нес за мсье Жаком и мсье Люком во дворец пустую, как ему казалось, коробку. Затем пришло время удивляться королевскому камердинеру, который проводил портных в гардеробную монарха. С замиранием сердца ждали мсье Жак и мсье Люк появления короля. Они уже поняли, что натворили, и трепетали от мысли о том, что король тоже может не увидеть костюм.
– Какое шитье! Какие пуговицы на галунах! – раздался с порога голос монарха, и у портных сразу отлегло от их пугливых сердец.
Король щедро одарил кутюрье и пообещал, что и впредь будет шиться исключительно у них. Сообщение же о тайне костюма и вовсе привело его в восторг.
Через несколько дней наступил праздник. Король, облаченный в новый костюм, как раз прихорашивался перед зеркалом в своей гардеробной, когда вбежавший пригласить его к выходу премьер-министр замахал в испуге руками:
– Ваше Величество! Ваше Величество! Вы забыли надеть костюм!
Королю пришлось долго объяснять царедворцу загадку своего платья. После этого премьер-министр, который уже давно занимал этот пост и был опытен по части выработки у себя правильного мнения на суть происходящего, поднес к глазам лорнет, сослался на застарелую глаукому и искренне удивился тому, как же он сразу не оценил по достоинству новый наряд короля.
Увидев округлившиеся глаза министра иностранных дел, пришедшего поторопить с выходом их обоих, премьер-министр цепко схватил его под руку и вывел из гардеробной. Спустя минуту министр иностранных дел снова вскочил в комнату, рассыпаясь в комплиментах перед королевским костюмом.
По дворцу пошел шепот о таинственном невидимом костюме. Королевский паж, единственный во дворце человек, кто видел новый наряд, был засыпан вопросами о его цвете, покрое и фурнитуре. Придворные записали все это в книжечки, что сделало их комплименты более предметными. Окруженный заискивающими царедворцами, король уже готов был выйти к народу, когда вбежавший в королевские покои министр внутренних дел – все это время он провел на площади перед дворцом, выстраивая караулы – всплеснул руками и воскликнул:
– Ваше Величество, вы забыли…
– На короле невидимый для дураков костюм, – зашикали ему со всех сторон. – Невидимый для дураков!
– …забыли предупредить меня, – быстро нашелся министр внутренних дел, – о великолепии вашего наряда, который просто ослепителен.
И он дурашливо прикрыл глаза руками. Король милостиво улыбнулся и тут же вышел на площадь к народу.
По собравшейся перед дворцом толпе прошел ропот. Люди растерянно переглядывались, недоуменно пожимали плечами, стеснительно перешептывались:
– Король забыл надеть костюм? Король забыл надеть костюм! Король забыл…
Король величественно улыбнулся своему народу, и толпа стихла.
– Король будет говорить речь! – рявкнул глашатай. – Слушать короля!
Его Величество уже открыл рот, чтобы обратиться к толпе с просветленными мыслями, когда…
– А король-то голый! – вдруг громко визгнул стоящий в первом ряду мальчик, который тоже был дураком или, быть может, был еще слишком мал, чтобы понять, что на короле костюм, невидимый для дураков.
Как будто кляп вынули у толпы изо рта.
– Король-то голый! – взревели все разом и засвистели, затопали ногами, захохотали.
Под улюлюканье толпы королю пришлось ретироваться за толстые стены дворца. Расстроенный, сидел он на своем троне в зеркальной зале, в то время как за стеной заседал кабинет министров. Министры были слишком стары и опытны, чтобы не понять, что будет, если признать весь народ дураками. Это был один из тех редких в истории случаев, когда министрам было выгодно быть заодно с народом. И они, решив более не таиться, вошли в зеркальную залу.
– Ваше Величество, – обратился к монарху премьер-министр, – мы должны признаться, что тоже не видим этот злополучный костюм. А значит, его и не существует вовсе. Велите казнить портных за злую шутку над Вашей монаршей особой.
Королю стало горько и жалко себя. Но он был умным человеком. Он знал, что может позволить себе считать весь народ дураками и не скрывать этого мнения. Но он также понимал, что с ним будет, если он признает тот факт, что уже много лет этим народом управляют дураки.
– Будь по-вашему, – сказал он министрам, – казнить белошвеев.
Мсье Жаку и мсье Люку тут же отрубили головы. А король переоделся в прошлогодний костюм, вышел к народу и произнес-таки под восторженные вопли толпы свою приветственную речь.
С тех пор прошло много времени, а потом еще столько же, а потом еще четверть. У короля вошло в привычку каждые полгода менять всех своих министров. Но каждый новый премьер, застав короля примеряющим дивный наряд мсье Жака и мсье Люка, краснеет и, потупившись, бормочет:
– Извините, Ваше Величество, я не знал, что вы не совсем одеты.
Да и чего же ждать иного, когда все премьер-министры – люди из той самой толпы, что освистала тогда короля на площади. Так что король уже совсем потерял надежду быть понятым.
Иногда он зовет к себе пажа, теперь изрядно постаревшего. И они вместе любуются работой столь печально окончивших свою жизнь портняжек.
– Почему же он не назначит премьер-министром этого пажа? – спросите вы.
О нет, король по-прежнему умен и знает, что премьер-министр должен избираться из числа самых достойных. А это значит, что паж никогда не сможет им стать.